ТВОЙ ДОМ — ТЮРЬМА!
Продолжение катынских записок*
Петр Климов, 1910 г. рождения, член КПСС с 1940-го, с 1938 года работал в ОГПУ-НКВД Смоленской области дворником, потом вахтером у коменданта Стельмаха. Жил он в доме, вернее в бывшем помещении городской тюрьмы, около кинотеатра (примерно 150 метров от здания Смоленского КГБ). Именно Климов своими глазами видел расправу над польскими военнопленными и ксендзами весной 1940 го и рассказал леденящие кровь подробности. Изложу все по порядку. Я постучал в дверь «одиночной камеры» Климова и услышал раздраженный старческий голос: «Кто там, что надо?». Дверь открыл худощавый, с болезненным -страдальческим лицом старик. Показанное мною удостоверение сотрудника КГБ расположило к дальнейшему разговору. Весь разговор мною документировался и позже, почти без изменений, был опубликован в газете «Московские новости». Не без страха в глазах Климов поведал следующее: «...Я, помню, смывал кровь расстрелянных... мыл автомашины: полуторку и трехтонку. На них обычно грузили с помощью транспортера трупы расстрелянных, чтобы не носить на носилках. Этот транспортер соорудил Альхимович... был мастер на все руки. До этого трупы расстрелянных выносили из подвала НКВД на носилках... Подвал, где расстреливали, находится под зданием нынешнего УВД Смоленской обл. На ул. Дзержинского (третье окно). В маленькой подвальной комнатке был люк, голову клали на его край и стреляли в затылок... у одной из жертв, помню, был распорот живот. Стреляли... с вечера и вывозили в Козьи Горы*, а возвращались к двум часам ночи. В автомашины погружали штабелями трупы, бывало по 30-40 человек в одну автомашину. Потом трупы накрывали брезентом и везли. Кроме шофера выезжали 2-3 человека и комендант.
...в Козьих горах было целое отделение (помню из них Белкина, Устинова), они закапывали расстрелянных, копали рвы. Они жили прямо в Козьих Горах. Эти рвы с трупами расстрелянных я сам видел в Козьих Горах. Это я знаю, так как сам видел трупы (присыпанные землей) поляков. Расстреливала их команда Стельмаха Ивана Ивановича. Поляков в этом рву (когда я посмотрел) было много, они лежали в ряд, а ров был метров 100 длинной... Тогда и после войны меня неоднократно Стельмах, Рейсон, Гвоздовский и Грибов предупреждали, чтобы я молчал. ...польских военнослужащих расстреливали Стельмах... Грибов, Гвоздовский, Рейсон Карл. Они были самые заправилы при расстрелах... Часть священников польских была расстреляна в подвале НКВД Смоленска... Возил еще трупы Левченков, но его убил заключенный, который был, по-моему, поляком. Этот заключенный случайно остался жив и пробрался в оружейную комнату, а потом открыл огонь. [Его] три дня не могли убить (и водой заливали из пожарной автомашины), а потом его отравили газом... Мне за мойку автомашин от крови платили 5 рублей... тем, кто стрелял в людей, и тем, кто возил, давали спирт и закуску бесплатно. Они еще, помню, после расстрела мыли руки спиртом. Я тоже руки протирал спиртом... а закуску брали в столовой [НКВД]: колбаса, балык, осетрина и другие продукты».
Даже кремлевского пайка (в нищей стране) не пожалел Сталин для своих опричников из НКВД по такому случаю. Определение «пир во время чумы» здесь не подходит, точнее — пир во время резни.
Более того, Климов еще добавил, что «в то время, когда был расстрел поляков, и после, здесь, в Смоленске, в Козьих Горах, бывали Каганович Л.М., Шверник, еще помню, они глушили на Днепре рыбу. Отдыхал в Козьих Горах еще Ворошилов К.Е.». Видимо правы те, кто утверждает, что преступника тянет на место преступления...
Вот она, наша советская история, в которой, как сказал недавно умерший А.Яковлев, нет положительных примеров, а все только кровь и ложь. Видимо безрезультатные поиски «положительных исторических примеров» заставили В.Путина обратиться к событиям четырехвековой давности, ко временам Сигизмунда III и Гришки Отрепьева.
Для меня (а в дальнейшем для следствия) свидетельства Климова были важны тем, что он был не только очевидцем, но и участником этого преступления — это ясно из приведенных им подробностей расправы. Чувствовалось, что страх помешал ему подробнее рассказать о своем личном «вкладе» в это преступление сталинизма. Из бесед с этим свидетелем стало ясно, что польских пленных офицеров расстреливали не только в тюрьме НКВД г. Смоленска, но и непосредственно в Катынском лесу (т.е. в Козьих Горах).
Выйдя от Климова (из здания бывшей тюрьмы) на свет Божий, я не радовался светившему солнцу, мне было тошно от «родной» истории, от запаха параши в этих бывших камерах, который, наверно, никогда не выветрится и которым президент Путин хочет заставить нас гордиться, называя все это «героическим прошлым».
Позже, размышляя о судьбе этого рядового исполнителя преступной воли Сталина и политбюро, я ловил себя на мысли, что Климов жил так, потому что знал, где ему и ему подобным место. Он сам себя осудил и приговорил к одиночной камере, сознавая, что заслуживает суровой кары. Это последнее можно было прочитать и в испуганных глазах Бороденкова, Титкова и других найденных мною свидетелей.
Но меня тогда больше беспокоило то, что старики начали один за другим умирать, а прокуратура России не спешила их допрашивать в качестве свидетелей. Как мы теперь видим, она вообще со следствием не спешила... А по результатам следствия, объявленным весной 2005 г. главным военпрокурором России А.Савенковым, это чудовищное преступление названо «превышением служебных полномочий». Российская прокуратура сейчас сама совершает на наших глазах служебное преступление — не реабилитируя репрессированных польских офицеров. Поэтому я не удивился, когда прочитал результаты опроса общественного мнения: 96% граждан России считают прокуратуру РФ бесчестной. К этому уже ничего не прибавишь — это приговор русского народа. Все эти извращения права и морали еще несомненно получат свою оценку в международном суде, но есть еще Высший Судья над нами!
Кто-то из приехавших в феврале 1990 г. поляков подарил мне скромный маленький значок с надписью «Солидарность», каких много продавали в каждом польском киоске, но у меня было такое ощущение, что награжден я по меньшей мере орденом. Столько чувств стояло за этим словом, столько перемен и надежд... Помнится, я как ребенок радовался этому значку и всем знакомым показывал, пока его у меня кто-то не стащил. По «наводке» корреспондента «МН» Геннадия Жаворонкова меня наконец «вычислили» люди из «Солидарности», и теперь мне не надо было ходить за польскими туристами — говоря словами Иоанна Павла II: «...я их искал, а они сами пришли...» Пришли они не просто, а от имени самого Анджея Вайды. Среди них был известный режиссер-документалист Марцель Лозинский с целой киногруппой и съемочной аппаратурой, был Марек Новаковский, Стефан Бартош из Минска. Помогал им правозащитник из «Мемориала» Алексей Памятных, который при случае был и переводчиком, так как хорошо владеет польским языком. Да, еще с ними была очень милая и культурная пожилая женщина, которая меня подробно расспрашивала о судьбе пленных польских офицеров. Приехавшие мне сказали, что ее отец-офицер погиб в Катыни. Она меня несколько раз сердечно благодарила за поиски свидетелей преступления. Для меня это была неоценимая моральная поддержка в атмосфере всеобщей травли, устроенной мне в КГБ Смоленской области. Я показал им, где живут свидетели, и Лозинский снял фильм (который позже получил награду на кинофестивале).
Я, как ни странно, переживал не из-за того, что мне достанется от КГБ за несанкционированную встречу с иностранцами, а из-за того, что у меня дома был пустой холодильник и полторы тарелки супа в кастрюле. Жена моя Галина стояла несколько часов на морозе за колбасой (вареной), но перед самой кассой продавец объявил: «Дамы и господа, колбаса кончилась». В связи с этим неожиданных гостей я потчевал чаем и печеньем (купленным на талоны). «Масла в огонь» подлил Лозинский (видимо, подозревая меня в скупости) — начал рассказывать, как какие-то русские его хорошо приняли и сытно накормили...
Но все это были только «цветочки». Вскоре после приезда киногруппы М.Лозинского произошло то, чего я не мог себе представить даже во сне. Напомню, что во времена Брежнева известный правозащитник Анатолий Щаранский был назван изменником Родины и осужден на длительный срок лагерей только за встречи с иностранным корреспондентом. Вообразите же мое состояние, когда поздним вечером в дверь моей квартиры позвонили ни больше ни меньше, как генеральный консул Республики Польша в СССР Михал Журавский и журналистка Кристина Курчаб-Редлих. Помню, у меня чуть не подкосились ноги: я уже видел себя в наручниках в Лефертовском следственном изоляторе КГБ, а моих гостей выдворенными из страны в 24 часа, как «persona non grata» или того хуже... как шпионы.
Как сейчас помню: из неосвещенного, темного (лампочки постоянно выкручивались, так как были страшным дефицитом) и, мягко говоря, грязного подъезда на меня с интересом смотрели мужчина и женщина, приветливо улыбаясь. Женщина (Кристина Курчаб-Редлих) смело зашла в квартиру, как к себе домой. Генеральный консул, стесняясь и виновато улыбаясь, пошел за ней. Из соседней двери высунула голову любопытная соседка. Вот и свидетель готовый, мелькнуло у меня в голове. Соседка тоже приветливо улыбалась, уловив иностранный акцент. «Может, им, сотрудникам КГБ, положено с иностранцами встречаться», —думала, наверное, соседка, прикладывая ухо к нашей замочной скважине. Кристина смело прошла в комнату и села в кресло, жена моя, парализованная увиденным, спряталась в другую комнату, а дочь Лариса пошла ставить чайник и подавать печенье (холодильник, как всегда, был пустой).
Меня просто ошарашила их смелость: ночью, без приглашения, прийти в квартиру майора КГБ. При такой их явной отваге и риске мне было стыдно показать свою трусость. Я понял, что надо переходить Рубикон, но собирался передать им только то, что уже отдал в газеты и на радио (Смоленское). Однако я недооценил их. М.Журавский приложил весь свой журналистский талант и темперамент. В результате я отдал им даже свой дневник расследования катынского преступления и еще неопубликованные материалы. Теперь польская сторона располагала данными о свидетелях и могла официально требовать скорейшего их допроса и возбуждения уголовного дела Генеральной прокуратурой СССР. Так Польша впервые узнала, что еще живы свидетели и участники зверского преступления сталинизма против польских офицеров и других граждан.
Поговорив несколько часов и заверив меня, что теперь я под охраной польской общественности, они уехали. Только тогда я в полной мере осознал, как важна для поляков правда о катынском преступлении. Позднее, много позднее, я понял, как важна эта правда для всех — в т.ч. и для россиян. Русский народ должен строить свое будущее на фундаменте исторической правды, а не на песке лжи.
После их исторического визита я уже ничему не удивлялся — ни встречам с польским послом в СССР С.Цёсеком и генеральным прокурором Польши, ни телефонному разговору с легендарным Яцеком Куронем, ни встрече с тогдашним президентом Лехом Валенсой.
http://www.novpol.ru/index.php?id=614
