Последние дни литвинов в Москве. Из дневника И. Будилы, Мозырского хорунжего:
http://www.vostlit.info/Texts/rus11/Bud ... tml?id=205
"Когда в Москву, которую уже два года держали в осаде русские, не являлись ни король с сыном
Владиславом, которому русские целовали крест, ни вспомогательное войско, когда и вообще в Московской земле
не было никакого уже польского войска, потому что король, [315] взяв Смоленск, возвратился в Польшу, то польское войско бывшее в Москве в то время, когда русские изменили, не дождавшись вспомогательных сил и соскучившись долговременною службой, составило конфедерацию и отправилось в Польшу, в королевские имения.
[Осталось в Москве] одно лишь войско Сапеги. Этих несчастных осажденных самоотверженно держался и кое как утешал гетман великого княжества Литовского, который с небольшим отрядом [своих людей] и лифляндским войском расположился в поле у Волока. Русским теперь было легче, но они, видя, что один Трубецкой не может взять столицы, сделали съезд в Нижнем Новгороде и избрали воеводой на эту войну князя Димитрия Михайловича Пожарского. Дело это подняли все Нижегородские мещане, из числа которых [316] выдвинулся один мясник — Кузьма Юрьевич, обещавший давать деньги на ратных людей, только бы они шли поскорее добывать с Трубецким столицу. Сначала этот Кузьма сам отдал все свое имущество и деньги, а потом, когда его набрали распоряжаться этим делом, то он стал собирать деньги из городов, никому не делая послаблений и давал их войску, которого собрал не мало и с Пожарским привел его к столице."
Ян Петрович Сапега погиб в Москве. Усвятская хоругвь, забрав тело своего предводителя, покинула Москву.
Гетман Литовский Ходкевич с малочисленным войском и обозом продовольствия не смог прорваться в Москву, потерял больше половины воинов и отступил.
В Москве остались голодные войска Мозырского хорунжего И. Будилы и полковника (литвина) Струся (полк гетмана ВКЛ Ходкевича).
"Письмо к его милости г. гетману великого княжества Литовского. Ясновельможный, милостивый г. [305] гетман! Заявляя наше верноподданничество и нашу неизменную готовность идти на службу его величества, [на которую мы и пошли] по приказанию вашей милости, мы надеялись, что удержим этот столичный город и через вас, милостивый государь, передадим его в руки его величества; но теперь мы лишились всех наших средств и не имеем надежды получить помощь. Нам не столько тяжело страдать от видимого врага, не столько тяжело нести кровавые труды, но мы не можем вынести голода. Он и до сих пор жестоко удручал нас, но мы еще утешали себя надеждой, что вы будете так добры, подкрепите нас продовольствием; между тем, вы не только не оживили нас, а еще более усилили нашу скорбь, потому что, мы доверились вам, милостивый государь, и за это нам пришлось еще дольше терпеть тот же голод. [306]
Униженно просим вашу милость смиловаться над нашим злосчастием и нуждой, не осуждать нас на большее бедствие, принять милостиво настоящее наше заявление и свести нас со стен [Кремля] к последнему дню августа, потому что терпеть далее этого срока нам, потерявшим все силы, не дозволяют законы человечества, наше здоровье и наконец ваше обещание, г. гетман. Напротив, [всем нам придется удалиться?]. Мы и к его величеству, отправили послов с вторичным заявлением, что не можем оставаться долее в этом ярме. Это заявление мы приказали показать вашей милости. Если бы оказалось, что в нем нужно что либо прибавить, то просим вас, как свидетеля наших подвигов, сделать это и до конца заботиться об нас. Мы уверены в том, что вы сдержите ваше обещание и [307] своим ходатайством поможете нам в наших просьбах к гг. нашим братьям. Поручаем себя милости вашей. Дано из столицы 27 июля, 1612 года."
Пожарский предложил сдаться....
"Ответ на это письмо Пожарского. От полковников — Мозырского хорунжего Осипа Будилы, Трокского конюшего Эразма Стравинского, от ротмистров, порутчиков и всего рыцарства, находящегося в Московской столице, князю Димитрию Пожарскому. Мать наша — отчизна, дав нам в руки рыцарское ремесло, научила нас также тому, чтобы мы прежде всего боялись Бога, а за тем имели к нашему государю и отчизне верность, были [331] честными, показывали им повиновение и в каких бы землях ни был кто либо из нас военных, чтобы всегда действовал так, чтобы мать наша никогда не была огорчена его делами, а напротив, чтобы приобретала бессмертную славу от расширения ее границ и устрашения всякого из ее врагов. Мы, родные сыновья этой матери, родившиеся в родном гнезде, гордимся совершенною верностью наших предков к их государям, желаем подражать им и подражаем. Каждый из нас, не только будучи в отечественных пределах, но и в чужих государствах, как доказательство своих рыцарских дел, показывает верность своему государю и расширяет славу своего отечества. Имея этот пример от предков и будучи хорошо воспитаны в добродетели, мы должны [332] следовать этому примеру. Трудно после этого склонить нас на зло. Письму твоему, Пожарский, которое мало достойно того, чтобы его слушали наши шляхетские уши, мы не удивились по следующей причине: ни летописи не свидетельствуют, ни воспоминание людское не показывает, чтобы какой либо народ был таким тираном для своих государей, как ваш, о чем если бы писать, то много нужно было бы употребить времени и бумаги. Чего вы не осмелитесь сделать природному вашему государю, когда мы помним, что вы сделали нескольким из них в последнее короткое время; теперь же свежий пример: ты, сделавшись изменником своему государю, светлейшему царю Владиславу Сигизмундовичу, которому целовал крест, восстал против него, и не только ты сам — [333] человек не высокого звания или рождения, но и вся земля изменила ему, восстала против него.... Вы нас привлекаете прежде всего к тому, чего никогда не делали, ни наши предки, ни мы, и чего не будут уметь делать и [334] наши потомки. Как никакой народ не пошел в сообщничество с вами по измене, так и мы не пойдем, и при божией помощи удержим царю Владиславу эту Московскую крепость и столицу..... Вам не новость сочинять в письме ложь, потому что ваши глаза не знают стыда. При столкновениях с вами, мы хорошо присмотрелись к вам. Мы хорошо знаем вашу доблесть и мужество; ни у какого народа таких мы не видели как у вас, — в делах рыцарских вы хуже всех классов народа других государств и монархий. Мужеством вы подобны ослу [335] или байбаку, который, не имея никакой защиты, принужден держаться норы. Ваше мужество, как это мы хорошо знаем и видим, сказывается в вас только в оврагах и в лесу; ведь мы хорошо видели собственными глазами, как страшен был вам гетман великого княжества литовского с малою горстью людей....."
