http://www.compromat.ru/page_18299.htm
Прохоров называет Норильский промышленный район своей "маленькой страной"
Оригинал этого материала
© "Русский Forbes", март, 2006
Царь горы
Валерий Игуменов
Спойлер
Главная проблема «Норильского никеля» не в ценовой конъюнктуре и не в политике. Что делать с населением отрезанного от всего мира заполярного города? Михаил Прохоров говорит, что знает ответ на этот вопрос
Больше всего от генерального директора, президента и крупнейшего акционера «Норильского никеля» Михаила Прохорова Forbes хотелось получить ответы на самые обсуждаемые вопросы последнего времени. Правда ли, что в ближайшее время «Норникель» объединится с государственной монополией «АЛРОСА»? Правда ли, что владельцы компании хотят выйти из никелевого проекта и заняться совсем другими делами? Ответы мы получили.
Объединение с «АЛРОСА», по словам Прохорова,—«миф, плод вымыслов». «С нами и лично со мной, как с генеральным директором и акционером, никто таких переговоров не вел»,—уверяет бизнесмен. Уходить из «Норильского никеля» он, по его словам, не собирается и видит в Норильске для себя непочатый край работы, которой хватит минимум на четыре года. «Я не думал, что будет так интересно»,—то ли в шутку, то ли всерьез говорит про Заполярье миллиардер, - появляющийся в колонках светской хроники едва ли не чаще, чем в деловых новостях. Норильск и его окрестности, отрезанные от основной территории России вечной мерзлотой, непроходимой тайгой и тысячекилометровыми расстояниями, Прохоров любовно называет «маленькой страной», которая, по его словам, мила ему не меньше, чем горный Куршевель и Лазурный берег.
Прохоров имеет все основания говорить о Норильском промышленном районе как своей стране: вот уже 10 лет как он на пару со своим партнером по группе «Интеррос» Владимиром Потаниным отвечает здесь почти за все, что было построено еще в советские времена.
Сейчас горно-металлургическая компания (ГМК) «Норильский никель» — крупнейший в мире производитель никеля и металлов платиновой группы. Если точнее, на ее долю приходится около 20% мирового производства никеля, 13% — кобальта, 3% меди, более 50% палладия и 14% платины. В 2005 году компания, по предварительным данным, заработала $2,4 млрд чистой прибыли при выручке в $7,4 млрд.
Месть злого духа
[...] Здесь 9 месяцев зима, дуют жуткие ветра и на много километров простирается бескрайняя тундра. Это место назовут потом Норильском. Медь в Норильске тоже есть. Как и платина, палладий, серебро, золото, селен, кобальт... Именно медь манила на негостеприимный полуостров Таймыр первых разработчиков полезных ископаемых — купцов Сотниковых. Здесь купцы быстро поняли, что после перевозки в населенные края медь сравняется в себестоимости с золотом, и от дальнейших геологических изысканий отказались. Неизвестно, когда добрались бы до Таймыра шахтеры, не случись в России коммунистического переворота. Вероятнее всего, нескоро: только государство может позволить себе закопать в землю те несметные средства, которые были потрачены на освоение Таймыра, и только государство может при этом не считаться с жертвами.
Бесполезный в Средневековье, в XX веке никель оказался металлом нужным: сначала его добавляли в броню, а потом стали использовать в отраслях металлургии, изготавливающих прочные материалы (никель добавляют даже в монеты). Советское государство действовало масштабно: начиная с середины 1930-х в Норильский лагерь, Норильлаг, пошли корабли с десятками тысяч заключенных. Далеко не каждому из них довелось снова увидеть «материк», как здесь до сих пор называют остальную Россию.
Заключенные составляли более 70% строителей Никелевого и Медного заводов, действующих по сей день. В 1956 году лагерь закрыли, но многие из бывших зэков остались на Таймыре, уже в качестве свободных жителей города Норильска.
Новой политикой государства в отношении Норильска и «северов» стал советский фронтир—достойный вызов для энергичных молодых людей, готовых работать в очень трудных условиях, но за очень приличные деньги. Норильскому комбинату уделялось повышенное внимание: он проходил отдельной строкой в государственном бюджете, работать там было престижно и перспективно с точки зрения карьеры.
Открытие в 1960 году Талнахского медно-никелевого месторождения, превосходящего по запасам уже частично исчерпанные месторождения Норильск-1 и Норильск-2, вдохнуло в комбинат новую жизнь. В 1970-1980-х годах были построены новые добывающие и металлургические предприятия. В городе ежегодно возводилось 200 000 кв. м жилья, 3-4 школы, 5-6 детских садов. Почти весь произведенный металл закупал Госрезерв, взамен предприятие получало все необходимое по фиксированным ценам. «Золотым временем» для комбината стал конец 1980-х годов, когда впервые за свою историю он стал прибыльным.
Но «золотое время» длилось недолго. «Второго января 1992 года мы имели 1,8 млрд рублей оборотных средств, а вскоре остались с нулем»,—вспоминает бывший заместитель директора комбината по внешнеэкономической деятельности Валерий Пронников. Как только началась гиперинфляция, Госрезерв признался в финансовой несостоятельности и предложил комбинату сдавать металл на хранение, пообещав оплачивать его позже, по мере возможности. Ударило по комбинату и падение мировых цен на никель в начале 1990-х. Отчасти этому поспособствовал хлынувший на мировой рынок «серый» поток этого металла: по некоторым оценкам, за короткий срок границу пересекло около 100 000 тонн российского никеля из госзапасов (комбинат производит столько за полгода) на $700-800 млн. Минфин предложил выдавать комбинату кредит на «северный завоз» не на прежних льготных условиях, а под обычные для того времени десятки процентов годовых, что ставило под угрозу не только комбинат, но и население города. Тут впервые и пересеклись интересы предприятия и ОНЭКСИМбанка, созданного Потаниным и Прохоровым.
Удача или ошибка
Потанин больше любит говорить о благотворительности, чем о "Норникеле"
В 1992-1993 годах комбинат уже имел право продавать металл за рубеж. Зато появились экспортные пошлины: прежде чем переправить металл через границу, предприятие должно было представить банковские гарантии их оплаты. «И тут начинается: ГТК гарантии того банка не принимает, этого не принимает»,—вспоминает Пронников. В ГТК назвали банк, гарантии которого готовы принять: ОНЭКСИМ. На первой встрече руководства комбината с владельцами банка Потаниным и Прохоровым присутствовал, по словам Пронникова, еще и начальник управления федеральных доходов ГТК Эльчин Сафаров (сейчас он советник гендиректора АО «Газэкспорт», связаться с ним Forbes не удалось). «Потанин стол накрыл и говорит: ребята, открывайте счет, тогда будем выдавать гарантии»,—вспоминает Пронников.
Несколько лет отношения ОНЭКСИМбанка с Норильским комбинатом оставались в рамках «банк — клиент». В 1995 году Владимир Потанин от лица консорциума крупных российских банков предложил на рассмотрение правительства концепцию «залоговой приватизации». Вскоре стало ясно, что ОНЭКСИМ больше не хочет оставаться просто банком, обслуживающим «Норильский никель». Михаил Прохоров рассказывает об этом достаточно откровенно. «Способных конкурировать в международном масштабе предприятий на территории России относительно немного. «Норильский никель»—одно из них. Так исторически сложилось, что мы его кредитовали через ОНЭКСИМбанк, неплохо знали, поэтому выбор пал на «Норильский никель»,—объясняет он. Затем последовали указ президента Бориса Ельцина «О порядке передачи в 1995 году в залог акций, находящихся в федеральной собственности», безуспешные попытки руководства комбината добиться исключения из перечня подпадающих под этот указ предприятий и, наконец, залоговый аукцион. ОНЭКСИМ получил 51% голосующих акций РАО «Норильский никель» в обмен на кредит в $170,1 млн.
Конфликт между тогдашним главой правления РАО Анатолием Филатовым и ОНЭКСИМом выплеснулся на страницы газет, но сейчас, по прошествии лет, его участники не хотят вдаваться в детали и в тысячный раз отстаивать свою правоту. «Считалось, что государство потом вернет эти 170 млн, и все встанет на свои места. Потом они [«Интеррос»] развили кипучую деятельность, блокировали нас на рынке кредитов, создали финансовые трудности,—рассказывает Forbes Анатолий Филатов.—Я тогда написал [премьер-министру Виктору] Черномырдину: примите меры. Или дайте нам работать, или вводите в совет директоров представителя ОНЭКСИМбанка и освободите меня от ответственности за все, что происходит».
Последнее предложение оказалось для Москвы самым удобным, и 13 апреля 1996 года Черномырдин подписал приказ об освобождении Филатова от занимаемой должности. В августе 1997-го структура ОНЭКСИМа выкупила весь находившийся в залоге у банка пакет за $270 млн, обязавшись также выполнить ряд инвестиционных условий на сумму более $300 млн. Со временем — за счет дополнительных эмиссий и скупки акций — Потанин и Прохоров поставили под контроль 62% его акций (правда, в прошлом году небольшую часть акций продали).
Бывший гендиректор Филатов по-прежнему считает продажу «Норникеля» ошибкой и не верит, что она когда-нибудь будет исправлена. «В то время не нашлось в руководстве государства человека, который мог понять, что, получив $270 млн долларов один раз, он каждый год наносит ущерб государству в миллиард долларов»,— сетует он.
Как отвечает миллиардер Прохоров на эти обвинения? Так же, как большинство его коллег, участвовавших в залоговых аукционах: «Мы покупали предприятие за то, что в тех условиях оно стоило. Сейчас то, что есть, сравнивают с тем, что было 10 лет назад. Это несерьезно».
В заочном споре Филатов и Прохоров расходятся в оценке причин кризиса на комбинате. Первый считает их искусственно созданными, второй—естественными, но словно соглашаются в другом: если предъявлять претензии, то скорее тому, кто продал предприятие за «смешную» сумму, чем покупателю.
Собственник
Никель, медь, платиноиды и прочие норильские металлы нужны были и советскому государству, и новым частным владельцам. Но если государство ради продукции комбината готово было терпеть его убыточность, то у частной компании интерес один — прибыль. «У бизнеса нет оправдания, почему он неэффективен»—эту фразу за время разговора с корреспондентом Forbes Михаил Прохоров повторяет не один раз. Вскоре после завершения сделки на комбинате начались масштабные увольнения: из 120 000 работников на комбинате осталось лишь около 55 000. Кого-то сокращали, кого-то выводили из штата целыми подразделениями. Процесс шел болезненно: были и угрозы забастовок, и волнения, и многомесячный конфликт с профсоюзами.
Впрочем, последний спор между профсоюзами и владельцами «Норникеля» улажен 2,5 года назад подписанием коллективного договора. Теперь в Норильске «Интеррос», да и самого Прохорова называют «собственником». Прохоров занимает на комбинате сразу три должности — гендиректора, главы правления и президента. Второй совладелец предприятия, Владимир Потанин, в ближайшее время не планирует выходить из бизнеса «Норникеля», сообщил Forbes руководитель Центра общественных связей «Интерроса» Андрей Кирпичников, ссылаясь на заявление самого Потанина. В управлении комбинатом Потанин, по словам Кирпичникова, «участвует в той же мере, что и другие акционеры, и в соответствии с размером своего пакета акций». Постороннему взгляду это незаметно: складывается впечатление, что Потанин полностью сосредоточился на благотворительности и работе в Общественной палате, где занимает пост главы комиссии по вопросам развития благотворительности, милосердия и волонтерства.
Раз в год на комбинате проходит собрание депутатов от подразделений — всех, вплоть до самых мелких, цехов и участков. Собирается около 500 человек. Здесь каждый присутствующий имеет право задать «собственнику» вопрос и получить ответ. Говорят, первое время Прохорову часто задавали каверзные, узкоспециальные вопросы, пытаясь подловить на незнании предмета, что удавалось редко. Это оценили, хотя той особенной любви, какой любили своих, местных директоров лет 20 назад, к собственнику не возникло. «Я думаю, что ко мне сложное отношение, — говорит Прохоров. — Просто я человек из другого мира. Меня воспринимают, но я не свой».
Прохоров, который может часами отплясывать в компании фотомоделей в самых дорогих ночных клубах Французской Ривьеры, честно признается, что «своим» стать и не стремится. Зато он, кажется, знает, каким должен стать Норильск в ближайшем будущем.
Живите, кто может
Каждый, кто впервые приехал в Норильск зимой, описывает его, используя один и тот же набор образов: ледяная стужа, заиндевевший город, дымящие трубы, запах серы, московские цены, резковатые, но радушные люди и так далее. Свидетельствуем: все так и есть. Норильск стоит там, где город стоять не может. Среднегодовая температура в -10º С и удаленность от «материка» делают проживание здесь малоприятным и запредельно дорогим.
Еще несколько лет назад обсуждали, не перевести ли город на вахтовый метод: семьи при этом жили бы на Большой земле, а рабочих завозили бы самолетами. Сейчас этот вариант не рассматривается даже теоретически, утверждает Прохоров.
Новая концепция развития Норильска, которая будет представлена в ближайшее время,— дорогой город для работающих и много зарабатывающих людей. Жить в городе, по замыслу Прохорова, должны те, кто занят на комбинате и в обслуживающей его инфраструктуре—это все, что есть в Норильске. А вот пенсионеры, которых в 230-тысячном городе около 15%, здесь оставаться не должны, чтобы не отягощать бюджет и не занимать полезную жилплощадь, где могли бы жить люди работоспособного возраста (новое жилье в Норильске почти не строится—на вечной мерзлоте за Полярным кругом дома получаются очень дорогими). Выход: переселить пенсионеров в европейскую часть России.
Неработающих пенсионеров становится все больше. В начале 1980-х средний возраст работников комбината составлял 26 лет, сейчас — 41 год. Как таковое сокращение штатов уже не практикуется: условно говоря, после того как на пенсию выходят три сотрудника, на их место принимают лишь двоих.
«Мы никого не гоним [из города], если пенсионер хочет жить — пожалуйста, но он должен иметь средства там жить, оплачивать квартиру, продукты, соответствующий уровень жизни. Если он не может этого сделать, наша задача создать ему условия и помочь уехать»,—объясняет Прохоров.
Вся модель Норильского промышленного района будет основана на принципе «приехал-заработал-уехал», говорит Прохоров. Собственно, так жил Норильск в поздние советские годы, когда сюда ехали за «длинным рублем». «Задача: в течение 20 лет вернуть эту систему, — утверждает Прохоров.—Она не советская, она нормальная. Стимулирование тогда было искусственным, потому что предприятие было убыточным, но была цель —получить оттуда металл. А теперь нужно сделать то же самое, но на рыночных условиях».
Разработанная «Норникелем» «Модель социально-демографического развития Норильска» находится сейчас на рассмотрении Норильского горсовета.
Как удалось выяснить Forbes, реформы, предложенные хозяевами комбината, подразумевают фактически прямое участие предприятия в управлении городом. До сих пор «Норникель» выделял деньги на городские социальные программы напрямую (1,7-2 млрд рублей в год), и ими распоряжалась городская администрация. Теперь же, если модель будет принята Горсоветом, представители комбината будут совершенно официально принимать участие в решении насущных городских вопросов, от размера квартплаты до набора дисциплин Норильского горного института.
Впрочем, многие из положений программы «Норникеля» уже реализуются. Средняя зарплата на комбинате около 33 000 рублей — в четыре раза выше, чем в среднем по России, и вдвое больше, чем в Москве. Но с 1 января норильчане переведены на стопроцентную оплату услуг ЖКХ (им фактически увеличили зарплату на сумму повышения тарифов — такой вариант «монетизации»), а цены в норильских магазинах не ниже столичных.
Тем не менее пенсионеры не хотят уезжать. «Я там никого не знаю. Здесь ко мне ребята заходят, я к ним хожу, завтра умру—я знаю, завод меня похоронит нормально. А там кому я нужен, на этом материке?» —объясняет один из них.
К идее «города для работающих» подступалось и прежнее руководство комбината. Тогда попытка построить 2000 квартир для пенсионеров на «материке» успехом не увенчалась, вспоминает Анатолий Филатов. Пенсионеры оформляли свои норильские квартиры на детей, жилье на «Большой земле» сдавали, а сами возвращались в Норильск.
Если для Норильска главная проблема — старение населения и необходимость перевести максимум городской инфраструктуры на самоокупаемость, то главные проблемы компании—истощение запасов богатой руды и рост себестоимости металла.
Чем дальше, тем дороже
Совокупных за пасов всех руд района комбинату хватит на многие десятки лет. Но проблема не в количестве запасов, а в качестве. «Руды становятся более бедными по мере того, как мы их отрабатываем, а задача стоит—производить как минимум столько же металлов до 2030 года», — рассказывает первый заместитель директора Заполярного филиала «Норникеля» Евгений Романов. Чтобы сохранить объемы производства металлов, необходимо увеличивать добычу руды— с 13 млн тонн сейчас до 18 млн тонн через 10 лет. Это требует значительных инвестиций — как минимум $300-350 млн в год, при этом пока неясно, сколько средств потребует новый подземный рудник Скалистый. Седьмой по счету, он будет построен на месторождении, разведанном еще в советское время. К 2008 году «Норникель» выроет шахту глубиной 1260 м, после чего должна начаться добыча.
Увеличение объемов переработки руды повлечет за собой рост вредных выбросов. Часть диоксида серы, на который приходится 95% всех вредных выбросов Норильска, можно перерабатывать в серу, но что делать с ней? «Во-первых, сера горюча, во-вторых, имеет свойство, соединяясь с водой, переходить в серную кислоту. Затраты по хранению будут сумасшедшие, — говорит Романов.—Проблема не имеет на сегодняшний день ни технического, ни научного решения, хотя объявили тендер и подключили РАН». В течение ближайших 10 лет только «на экологию» потребуется потратить более $1 млрд.
Падает содержание металлов в руде — растет себестоимость продукции. В 2002 году тонна никеля обходилась комбинату в $2916, в 2003-м — в $3972, в 2004-м—в $4367. Себестоимость тонны меди выросла за тот же период с $756 до $978. При нынешних рекордно высоких ценах на цветные металлы (никель стоит на мировом рынке около $ 15 000 за тонну, медь — около $5000) компания может не очень беспокоиться о расходах, получая сверхприбыли.
Но что делать, если завтра цены упадут?
У Прохорова на этот счет есть теория: цены будут расти. «Я считаю, что мы находимся не в конце сырьевого цикла, а в самом начале. Нынешнее повышение цены—только начало»,—уверен глава «Норникеля». «Если посмотреть, то в последние 50 лет доля так называемых первичных отраслей упала с 50% мирового ВВП до 5%. А сейчас начинается новый цикл, при котором горнорудная промышленность будет обратно выводить эту часть экономики. И я думаю, что она достигнет 15-18% мирового ВВП в течение 10 лет».
В подтверждение своей мысли Прохоров говорит о подорожании нефти за семь лет с $10 до $60 за баррель. Нефть (и газ) —это не только горючее, но и сырье для производства пластмасс, в последние годы потеснивших металлы в самых разных отраслях—от строительства до машиностроения. Подорожают пластмассы — непременно возрастет спрос на металлы, рассуждает Прохоров.
А если эта теория неверна? «Когда цены падают, это не плохой период, а хороший,—сохраняет невозмутимость миллиардер.—Потому что, если к нему подготовился, пожираешь конкурентов дешево». «Наживать надо как на взлете, так и на падении. Когда цены падают, нужно знать заранее, кого будешь жрать. Я знаю»,—хищно улыбнувшись, заключает владелец «Норникеля».
Не называя конкретных проектов, Прохоров намекает на некие грандиозные планы компании, которые в самое ближайшее время выведут ее в тройку крупнейших мировых горнодобывающих корпораций. «Это могут быть как проекты по разработке новых крупных месторождений, так и потенциальный захват западных компаний», — многозначительно добавляет он.
Судя по всему, в Кремле об этих планах знают. «У них [«Норникеля»], насколько мне известно, очень амбициозные планы развития и внутри страны, и в мире. Мы будем поддерживать деятельность и «Норникеля», и других российских частных компаний, в том числе не только внутри страны, но и на международной арене», — сказал президент Путин на большой январской пресс-конференции. Ему вторит губернатор Красноярского края (в который входит Таймыр) Александр Хлопонин, еще недавно публично заявлявший о возможности присоединения «Норникеля» к государственной «АЛРОСА». «Состояние «Норильского никеля» 10 лет назад — это абсолютно конкретная иллюстрация к вопросу об эффективности государства как собственника, по крайней мере тогдашнего государства», — заявил он Forbes.
И владельцы «Норникеля», и чиновники в один голос утверждают, что вопрос о переходе «Норникеля» в государственную собственность, как ранее нефтяных активов Романа Абрамовича или Михаила Ходорковского, не стоит в повестке дня. Наверное, если признать ошибкой передачу комбината в частные руки 10 лет назад, то такой же ошибкой было бы забирать его обратно именно сейчас, когда владельцы «Норникеля» переходят от использования полученного от государства добра (рудников, заводов, жилых домов и так далее) к созданию собственного.
Если же с программой «города для работающих» ничего не выйдет, Норильск так или иначе станет непосильной тяжестью для владельцев. Так что, возможно, «Норникель» еще вернется под крыло государства.
Больше всего от генерального директора, президента и крупнейшего акционера «Норильского никеля» Михаила Прохорова Forbes хотелось получить ответы на самые обсуждаемые вопросы последнего времени. Правда ли, что в ближайшее время «Норникель» объединится с государственной монополией «АЛРОСА»? Правда ли, что владельцы компании хотят выйти из никелевого проекта и заняться совсем другими делами? Ответы мы получили.
Объединение с «АЛРОСА», по словам Прохорова,—«миф, плод вымыслов». «С нами и лично со мной, как с генеральным директором и акционером, никто таких переговоров не вел»,—уверяет бизнесмен. Уходить из «Норильского никеля» он, по его словам, не собирается и видит в Норильске для себя непочатый край работы, которой хватит минимум на четыре года. «Я не думал, что будет так интересно»,—то ли в шутку, то ли всерьез говорит про Заполярье миллиардер, - появляющийся в колонках светской хроники едва ли не чаще, чем в деловых новостях. Норильск и его окрестности, отрезанные от основной территории России вечной мерзлотой, непроходимой тайгой и тысячекилометровыми расстояниями, Прохоров любовно называет «маленькой страной», которая, по его словам, мила ему не меньше, чем горный Куршевель и Лазурный берег.
Прохоров имеет все основания говорить о Норильском промышленном районе как своей стране: вот уже 10 лет как он на пару со своим партнером по группе «Интеррос» Владимиром Потаниным отвечает здесь почти за все, что было построено еще в советские времена.
Сейчас горно-металлургическая компания (ГМК) «Норильский никель» — крупнейший в мире производитель никеля и металлов платиновой группы. Если точнее, на ее долю приходится около 20% мирового производства никеля, 13% — кобальта, 3% меди, более 50% палладия и 14% платины. В 2005 году компания, по предварительным данным, заработала $2,4 млрд чистой прибыли при выручке в $7,4 млрд.
Месть злого духа
[...] Здесь 9 месяцев зима, дуют жуткие ветра и на много километров простирается бескрайняя тундра. Это место назовут потом Норильском. Медь в Норильске тоже есть. Как и платина, палладий, серебро, золото, селен, кобальт... Именно медь манила на негостеприимный полуостров Таймыр первых разработчиков полезных ископаемых — купцов Сотниковых. Здесь купцы быстро поняли, что после перевозки в населенные края медь сравняется в себестоимости с золотом, и от дальнейших геологических изысканий отказались. Неизвестно, когда добрались бы до Таймыра шахтеры, не случись в России коммунистического переворота. Вероятнее всего, нескоро: только государство может позволить себе закопать в землю те несметные средства, которые были потрачены на освоение Таймыра, и только государство может при этом не считаться с жертвами.
Бесполезный в Средневековье, в XX веке никель оказался металлом нужным: сначала его добавляли в броню, а потом стали использовать в отраслях металлургии, изготавливающих прочные материалы (никель добавляют даже в монеты). Советское государство действовало масштабно: начиная с середины 1930-х в Норильский лагерь, Норильлаг, пошли корабли с десятками тысяч заключенных. Далеко не каждому из них довелось снова увидеть «материк», как здесь до сих пор называют остальную Россию.
Заключенные составляли более 70% строителей Никелевого и Медного заводов, действующих по сей день. В 1956 году лагерь закрыли, но многие из бывших зэков остались на Таймыре, уже в качестве свободных жителей города Норильска.
Новой политикой государства в отношении Норильска и «северов» стал советский фронтир—достойный вызов для энергичных молодых людей, готовых работать в очень трудных условиях, но за очень приличные деньги. Норильскому комбинату уделялось повышенное внимание: он проходил отдельной строкой в государственном бюджете, работать там было престижно и перспективно с точки зрения карьеры.
Открытие в 1960 году Талнахского медно-никелевого месторождения, превосходящего по запасам уже частично исчерпанные месторождения Норильск-1 и Норильск-2, вдохнуло в комбинат новую жизнь. В 1970-1980-х годах были построены новые добывающие и металлургические предприятия. В городе ежегодно возводилось 200 000 кв. м жилья, 3-4 школы, 5-6 детских садов. Почти весь произведенный металл закупал Госрезерв, взамен предприятие получало все необходимое по фиксированным ценам. «Золотым временем» для комбината стал конец 1980-х годов, когда впервые за свою историю он стал прибыльным.
Но «золотое время» длилось недолго. «Второго января 1992 года мы имели 1,8 млрд рублей оборотных средств, а вскоре остались с нулем»,—вспоминает бывший заместитель директора комбината по внешнеэкономической деятельности Валерий Пронников. Как только началась гиперинфляция, Госрезерв признался в финансовой несостоятельности и предложил комбинату сдавать металл на хранение, пообещав оплачивать его позже, по мере возможности. Ударило по комбинату и падение мировых цен на никель в начале 1990-х. Отчасти этому поспособствовал хлынувший на мировой рынок «серый» поток этого металла: по некоторым оценкам, за короткий срок границу пересекло около 100 000 тонн российского никеля из госзапасов (комбинат производит столько за полгода) на $700-800 млн. Минфин предложил выдавать комбинату кредит на «северный завоз» не на прежних льготных условиях, а под обычные для того времени десятки процентов годовых, что ставило под угрозу не только комбинат, но и население города. Тут впервые и пересеклись интересы предприятия и ОНЭКСИМбанка, созданного Потаниным и Прохоровым.
Удача или ошибка
Потанин больше любит говорить о благотворительности, чем о "Норникеле"
В 1992-1993 годах комбинат уже имел право продавать металл за рубеж. Зато появились экспортные пошлины: прежде чем переправить металл через границу, предприятие должно было представить банковские гарантии их оплаты. «И тут начинается: ГТК гарантии того банка не принимает, этого не принимает»,—вспоминает Пронников. В ГТК назвали банк, гарантии которого готовы принять: ОНЭКСИМ. На первой встрече руководства комбината с владельцами банка Потаниным и Прохоровым присутствовал, по словам Пронникова, еще и начальник управления федеральных доходов ГТК Эльчин Сафаров (сейчас он советник гендиректора АО «Газэкспорт», связаться с ним Forbes не удалось). «Потанин стол накрыл и говорит: ребята, открывайте счет, тогда будем выдавать гарантии»,—вспоминает Пронников.
Несколько лет отношения ОНЭКСИМбанка с Норильским комбинатом оставались в рамках «банк — клиент». В 1995 году Владимир Потанин от лица консорциума крупных российских банков предложил на рассмотрение правительства концепцию «залоговой приватизации». Вскоре стало ясно, что ОНЭКСИМ больше не хочет оставаться просто банком, обслуживающим «Норильский никель». Михаил Прохоров рассказывает об этом достаточно откровенно. «Способных конкурировать в международном масштабе предприятий на территории России относительно немного. «Норильский никель»—одно из них. Так исторически сложилось, что мы его кредитовали через ОНЭКСИМбанк, неплохо знали, поэтому выбор пал на «Норильский никель»,—объясняет он. Затем последовали указ президента Бориса Ельцина «О порядке передачи в 1995 году в залог акций, находящихся в федеральной собственности», безуспешные попытки руководства комбината добиться исключения из перечня подпадающих под этот указ предприятий и, наконец, залоговый аукцион. ОНЭКСИМ получил 51% голосующих акций РАО «Норильский никель» в обмен на кредит в $170,1 млн.
Конфликт между тогдашним главой правления РАО Анатолием Филатовым и ОНЭКСИМом выплеснулся на страницы газет, но сейчас, по прошествии лет, его участники не хотят вдаваться в детали и в тысячный раз отстаивать свою правоту. «Считалось, что государство потом вернет эти 170 млн, и все встанет на свои места. Потом они [«Интеррос»] развили кипучую деятельность, блокировали нас на рынке кредитов, создали финансовые трудности,—рассказывает Forbes Анатолий Филатов.—Я тогда написал [премьер-министру Виктору] Черномырдину: примите меры. Или дайте нам работать, или вводите в совет директоров представителя ОНЭКСИМбанка и освободите меня от ответственности за все, что происходит».
Последнее предложение оказалось для Москвы самым удобным, и 13 апреля 1996 года Черномырдин подписал приказ об освобождении Филатова от занимаемой должности. В августе 1997-го структура ОНЭКСИМа выкупила весь находившийся в залоге у банка пакет за $270 млн, обязавшись также выполнить ряд инвестиционных условий на сумму более $300 млн. Со временем — за счет дополнительных эмиссий и скупки акций — Потанин и Прохоров поставили под контроль 62% его акций (правда, в прошлом году небольшую часть акций продали).
Бывший гендиректор Филатов по-прежнему считает продажу «Норникеля» ошибкой и не верит, что она когда-нибудь будет исправлена. «В то время не нашлось в руководстве государства человека, который мог понять, что, получив $270 млн долларов один раз, он каждый год наносит ущерб государству в миллиард долларов»,— сетует он.
Как отвечает миллиардер Прохоров на эти обвинения? Так же, как большинство его коллег, участвовавших в залоговых аукционах: «Мы покупали предприятие за то, что в тех условиях оно стоило. Сейчас то, что есть, сравнивают с тем, что было 10 лет назад. Это несерьезно».
В заочном споре Филатов и Прохоров расходятся в оценке причин кризиса на комбинате. Первый считает их искусственно созданными, второй—естественными, но словно соглашаются в другом: если предъявлять претензии, то скорее тому, кто продал предприятие за «смешную» сумму, чем покупателю.
Собственник
Никель, медь, платиноиды и прочие норильские металлы нужны были и советскому государству, и новым частным владельцам. Но если государство ради продукции комбината готово было терпеть его убыточность, то у частной компании интерес один — прибыль. «У бизнеса нет оправдания, почему он неэффективен»—эту фразу за время разговора с корреспондентом Forbes Михаил Прохоров повторяет не один раз. Вскоре после завершения сделки на комбинате начались масштабные увольнения: из 120 000 работников на комбинате осталось лишь около 55 000. Кого-то сокращали, кого-то выводили из штата целыми подразделениями. Процесс шел болезненно: были и угрозы забастовок, и волнения, и многомесячный конфликт с профсоюзами.
Впрочем, последний спор между профсоюзами и владельцами «Норникеля» улажен 2,5 года назад подписанием коллективного договора. Теперь в Норильске «Интеррос», да и самого Прохорова называют «собственником». Прохоров занимает на комбинате сразу три должности — гендиректора, главы правления и президента. Второй совладелец предприятия, Владимир Потанин, в ближайшее время не планирует выходить из бизнеса «Норникеля», сообщил Forbes руководитель Центра общественных связей «Интерроса» Андрей Кирпичников, ссылаясь на заявление самого Потанина. В управлении комбинатом Потанин, по словам Кирпичникова, «участвует в той же мере, что и другие акционеры, и в соответствии с размером своего пакета акций». Постороннему взгляду это незаметно: складывается впечатление, что Потанин полностью сосредоточился на благотворительности и работе в Общественной палате, где занимает пост главы комиссии по вопросам развития благотворительности, милосердия и волонтерства.
Раз в год на комбинате проходит собрание депутатов от подразделений — всех, вплоть до самых мелких, цехов и участков. Собирается около 500 человек. Здесь каждый присутствующий имеет право задать «собственнику» вопрос и получить ответ. Говорят, первое время Прохорову часто задавали каверзные, узкоспециальные вопросы, пытаясь подловить на незнании предмета, что удавалось редко. Это оценили, хотя той особенной любви, какой любили своих, местных директоров лет 20 назад, к собственнику не возникло. «Я думаю, что ко мне сложное отношение, — говорит Прохоров. — Просто я человек из другого мира. Меня воспринимают, но я не свой».
Прохоров, который может часами отплясывать в компании фотомоделей в самых дорогих ночных клубах Французской Ривьеры, честно признается, что «своим» стать и не стремится. Зато он, кажется, знает, каким должен стать Норильск в ближайшем будущем.
Живите, кто может
Каждый, кто впервые приехал в Норильск зимой, описывает его, используя один и тот же набор образов: ледяная стужа, заиндевевший город, дымящие трубы, запах серы, московские цены, резковатые, но радушные люди и так далее. Свидетельствуем: все так и есть. Норильск стоит там, где город стоять не может. Среднегодовая температура в -10º С и удаленность от «материка» делают проживание здесь малоприятным и запредельно дорогим.
Еще несколько лет назад обсуждали, не перевести ли город на вахтовый метод: семьи при этом жили бы на Большой земле, а рабочих завозили бы самолетами. Сейчас этот вариант не рассматривается даже теоретически, утверждает Прохоров.
Новая концепция развития Норильска, которая будет представлена в ближайшее время,— дорогой город для работающих и много зарабатывающих людей. Жить в городе, по замыслу Прохорова, должны те, кто занят на комбинате и в обслуживающей его инфраструктуре—это все, что есть в Норильске. А вот пенсионеры, которых в 230-тысячном городе около 15%, здесь оставаться не должны, чтобы не отягощать бюджет и не занимать полезную жилплощадь, где могли бы жить люди работоспособного возраста (новое жилье в Норильске почти не строится—на вечной мерзлоте за Полярным кругом дома получаются очень дорогими). Выход: переселить пенсионеров в европейскую часть России.
Неработающих пенсионеров становится все больше. В начале 1980-х средний возраст работников комбината составлял 26 лет, сейчас — 41 год. Как таковое сокращение штатов уже не практикуется: условно говоря, после того как на пенсию выходят три сотрудника, на их место принимают лишь двоих.
«Мы никого не гоним [из города], если пенсионер хочет жить — пожалуйста, но он должен иметь средства там жить, оплачивать квартиру, продукты, соответствующий уровень жизни. Если он не может этого сделать, наша задача создать ему условия и помочь уехать»,—объясняет Прохоров.
Вся модель Норильского промышленного района будет основана на принципе «приехал-заработал-уехал», говорит Прохоров. Собственно, так жил Норильск в поздние советские годы, когда сюда ехали за «длинным рублем». «Задача: в течение 20 лет вернуть эту систему, — утверждает Прохоров.—Она не советская, она нормальная. Стимулирование тогда было искусственным, потому что предприятие было убыточным, но была цель —получить оттуда металл. А теперь нужно сделать то же самое, но на рыночных условиях».
Разработанная «Норникелем» «Модель социально-демографического развития Норильска» находится сейчас на рассмотрении Норильского горсовета.
Как удалось выяснить Forbes, реформы, предложенные хозяевами комбината, подразумевают фактически прямое участие предприятия в управлении городом. До сих пор «Норникель» выделял деньги на городские социальные программы напрямую (1,7-2 млрд рублей в год), и ими распоряжалась городская администрация. Теперь же, если модель будет принята Горсоветом, представители комбината будут совершенно официально принимать участие в решении насущных городских вопросов, от размера квартплаты до набора дисциплин Норильского горного института.
Впрочем, многие из положений программы «Норникеля» уже реализуются. Средняя зарплата на комбинате около 33 000 рублей — в четыре раза выше, чем в среднем по России, и вдвое больше, чем в Москве. Но с 1 января норильчане переведены на стопроцентную оплату услуг ЖКХ (им фактически увеличили зарплату на сумму повышения тарифов — такой вариант «монетизации»), а цены в норильских магазинах не ниже столичных.
Тем не менее пенсионеры не хотят уезжать. «Я там никого не знаю. Здесь ко мне ребята заходят, я к ним хожу, завтра умру—я знаю, завод меня похоронит нормально. А там кому я нужен, на этом материке?» —объясняет один из них.
К идее «города для работающих» подступалось и прежнее руководство комбината. Тогда попытка построить 2000 квартир для пенсионеров на «материке» успехом не увенчалась, вспоминает Анатолий Филатов. Пенсионеры оформляли свои норильские квартиры на детей, жилье на «Большой земле» сдавали, а сами возвращались в Норильск.
Если для Норильска главная проблема — старение населения и необходимость перевести максимум городской инфраструктуры на самоокупаемость, то главные проблемы компании—истощение запасов богатой руды и рост себестоимости металла.
Чем дальше, тем дороже
Совокупных за пасов всех руд района комбинату хватит на многие десятки лет. Но проблема не в количестве запасов, а в качестве. «Руды становятся более бедными по мере того, как мы их отрабатываем, а задача стоит—производить как минимум столько же металлов до 2030 года», — рассказывает первый заместитель директора Заполярного филиала «Норникеля» Евгений Романов. Чтобы сохранить объемы производства металлов, необходимо увеличивать добычу руды— с 13 млн тонн сейчас до 18 млн тонн через 10 лет. Это требует значительных инвестиций — как минимум $300-350 млн в год, при этом пока неясно, сколько средств потребует новый подземный рудник Скалистый. Седьмой по счету, он будет построен на месторождении, разведанном еще в советское время. К 2008 году «Норникель» выроет шахту глубиной 1260 м, после чего должна начаться добыча.
Увеличение объемов переработки руды повлечет за собой рост вредных выбросов. Часть диоксида серы, на который приходится 95% всех вредных выбросов Норильска, можно перерабатывать в серу, но что делать с ней? «Во-первых, сера горюча, во-вторых, имеет свойство, соединяясь с водой, переходить в серную кислоту. Затраты по хранению будут сумасшедшие, — говорит Романов.—Проблема не имеет на сегодняшний день ни технического, ни научного решения, хотя объявили тендер и подключили РАН». В течение ближайших 10 лет только «на экологию» потребуется потратить более $1 млрд.
Падает содержание металлов в руде — растет себестоимость продукции. В 2002 году тонна никеля обходилась комбинату в $2916, в 2003-м — в $3972, в 2004-м—в $4367. Себестоимость тонны меди выросла за тот же период с $756 до $978. При нынешних рекордно высоких ценах на цветные металлы (никель стоит на мировом рынке около $ 15 000 за тонну, медь — около $5000) компания может не очень беспокоиться о расходах, получая сверхприбыли.
Но что делать, если завтра цены упадут?
У Прохорова на этот счет есть теория: цены будут расти. «Я считаю, что мы находимся не в конце сырьевого цикла, а в самом начале. Нынешнее повышение цены—только начало»,—уверен глава «Норникеля». «Если посмотреть, то в последние 50 лет доля так называемых первичных отраслей упала с 50% мирового ВВП до 5%. А сейчас начинается новый цикл, при котором горнорудная промышленность будет обратно выводить эту часть экономики. И я думаю, что она достигнет 15-18% мирового ВВП в течение 10 лет».
В подтверждение своей мысли Прохоров говорит о подорожании нефти за семь лет с $10 до $60 за баррель. Нефть (и газ) —это не только горючее, но и сырье для производства пластмасс, в последние годы потеснивших металлы в самых разных отраслях—от строительства до машиностроения. Подорожают пластмассы — непременно возрастет спрос на металлы, рассуждает Прохоров.
А если эта теория неверна? «Когда цены падают, это не плохой период, а хороший,—сохраняет невозмутимость миллиардер.—Потому что, если к нему подготовился, пожираешь конкурентов дешево». «Наживать надо как на взлете, так и на падении. Когда цены падают, нужно знать заранее, кого будешь жрать. Я знаю»,—хищно улыбнувшись, заключает владелец «Норникеля».
Не называя конкретных проектов, Прохоров намекает на некие грандиозные планы компании, которые в самое ближайшее время выведут ее в тройку крупнейших мировых горнодобывающих корпораций. «Это могут быть как проекты по разработке новых крупных месторождений, так и потенциальный захват западных компаний», — многозначительно добавляет он.
Судя по всему, в Кремле об этих планах знают. «У них [«Норникеля»], насколько мне известно, очень амбициозные планы развития и внутри страны, и в мире. Мы будем поддерживать деятельность и «Норникеля», и других российских частных компаний, в том числе не только внутри страны, но и на международной арене», — сказал президент Путин на большой январской пресс-конференции. Ему вторит губернатор Красноярского края (в который входит Таймыр) Александр Хлопонин, еще недавно публично заявлявший о возможности присоединения «Норникеля» к государственной «АЛРОСА». «Состояние «Норильского никеля» 10 лет назад — это абсолютно конкретная иллюстрация к вопросу об эффективности государства как собственника, по крайней мере тогдашнего государства», — заявил он Forbes.
И владельцы «Норникеля», и чиновники в один голос утверждают, что вопрос о переходе «Норникеля» в государственную собственность, как ранее нефтяных активов Романа Абрамовича или Михаила Ходорковского, не стоит в повестке дня. Наверное, если признать ошибкой передачу комбината в частные руки 10 лет назад, то такой же ошибкой было бы забирать его обратно именно сейчас, когда владельцы «Норникеля» переходят от использования полученного от государства добра (рудников, заводов, жилых домов и так далее) к созданию собственного.
Если же с программой «города для работающих» ничего не выйдет, Норильск так или иначе станет непосильной тяжестью для владельцев. Так что, возможно, «Норникель» еще вернется под крыло государства.
